Бубен шамана: разоблачение педагогики (часть 2)

Владимир Воловик, методолог, мастер НЛП, опубликовано в журнале «Кентавр» (часть 2)

МАГИЯ ВНУТРЕННЕГО МИРА

Я более чем серьезно воспринимаю эту тенденцию индивидуализации и вворачивания мира во внутрь индивидуальности. И поскольку образование принадлежит соответствующему миру, последовательное принятие этой тенденции требует, чтобы оно тоже дифференцировалось вплоть до полной индивидулизации, и «вворачивалось» вовнутрь, превращаясь в самообразование.

В целом эта тенденция просматривается даже в захваченных педагогической ориентацией «образовательных» институтах. Мангеймская система (XIX век) разделяет учащихся на потоки, соответственно их способностям [8, 9], в 70-е годы ХХ века в технических университетах появляются т.н. «гибкие педагогические технологии», позволяющие студентам собирать из заведомо избыточного набора конструктивов «индивидуальную образовательную траекторию». Примерно в то же время складывается идеология «образовательной среды», в рамках которой образовательные институты оказываются одной из инстанций образования, наряду прежде всего со СМИ (Идея образовательной среды возникает в связи с признанием факта, что СМИ влияет на формирование подрастающих поколений все сильней, постепенно перевешивая роль образовательных институтов.).

Правда, я уверен, что вполне искренние попытки педагогических институтов индивидуализировать образование иллюзорны, поскольку идут извне, являются внешним вторжением во внутренний мир.

Сегодня человек формально становится человеком в тот момент, когда делает первый шаг, отделяющий его от других. Здесь не обязательно даже осознание своей особости, своей складывающейся индивидуальности, поскольку отделившись от матери, он оказывается в пустоте раздробленного индивидуализированного человечества. С момента перерезания пуповины, только его личная активность определяет его человеческие перспективы

С этого момента родители, другие взрослые, государство могут создавать для образования более или менее выгодные условия, но образование в точном смысле слова может быть только внутренним делом каждого.

Мне возразят, что это невозможно, что все, что ребенок должен освоить, лежит вовне и несоразмерно его возможностям. Я и сам себе это говорю, но тут же вспоминаю, что каждый ребенок осваивает человеческую речь без каких–либо усилий извне. Он просто живет, окруженный этой речью, и осваивает ее легко и свободно. Точно также сами собой осваиваются многочисленные повседневные навыки. Иногда им учат специально, но не поймешь, помогает это или мешает. Они как насморк, от которого без лекарств страдаешь семь дней, а с лекарствами — всего неделю.

Я бы воспользовался метафорой, в которой ребенок — представитель другой, более развитой цивилизации, пришелец из будущего, который, оказавшись в прошлом, изучает нас как Миклухо-Маклай — папуасов. Он живет среди нас, изучает наш язык, наши мифы, наше хозяйство. И мы, папуасы, можем сколько угодно думать, что учим его. Но на деле он изучает нас и в этих рамках учится у нас сам.

Многие отмечают, что наши учебно-воспитательные потуги зачастую нужнее нам самим, чем ребенку [14] (Например, Карл Густав Юнг, который утверждает в работе «О становлении личности», что наш педагогический энтузиазм чаще всего связан с стремлением осуществить в ребенке то, чего мы сами не достигли в своей жизни). Постоянно обсуждается вопрос о том, как в ходе воспитания и обучения дети теряют какие-то из способностей, которыми ранее обладали (Мне пришлось много работать с детьми разных возрастов, с подростками, молодежью, взрослыми. И я постоянно замечаю, что такие важные человеческие качества, как способность к эмпатии (или, в терминах НЛП — к смене позиций восприятия), способности, связанные с воображением и ряд других важных способностей с возрастом либо ущемляются, либо сохраняются вместе с целым рядом внутренних проблем.). Иногда удается с грустью наблюдать, как под внешними воздействиями вянет потенциал ребенка, только потому, что мы, с одной стороны, демпфируем и опосредуем его контакты с реальностью, с другой, прилагаем слишком много усилий, чтобы подвести ребенка под тот или иной идеал.

В той мере, в какой мы любим другого человека (в том числе и ребенка), совершенно естественно заботиться о нем и защищать его. И если воспитательница детского сада начинает ябедничать на мою дочку, обвиняя ее, как в грехе, в нарушении какого-то дурацкого правила, я предам свою любовь, если скажу: — Что ж ты, Полинка, плохо себя ведешь? Надо слушаться воспитательницу. Еще хуже, если я, понимая недостатки детского сада, до последнего буду держать ребенка дома, вне этой жизненной реальности, тем более, что даже трехлетний ребенок вполне способен с ней справиться. Моя младшая дочка демонстрировала высший класс управления воспитателями без какого–либо натаскивания с нашей с женой стороны. Она была очевидно взрослей своих воспитателей. Дети от рождения прекрасно манипулируют, и даже способны при этом придерживаться условностей, позволяющих взрослым сохранять лицо.

Обычная ошибка любящих родителей в том, что они либо относятся к своим детям как к неполноценным, к которым не применимы их общечеловеческие правила, либо, относясь к ним как к взрослым, они забывают, что это пока маленькие, неопытные, физически слабые взрослые. В первом случае мы даем ребенку урок лживости, создаем для него фальшивую «реальность» детства, во втором не даем ему почувствовать свою любовь, оставляем его один на один с сложным и непонятным миром.

В начале девяностых, под влиянием множества подобных случаев, с которыми я сталкивался, работая с детьми и семьями, у меня сложилось понимание нескольких важных моментов:

Когда просвещенные родители рассказывают ребенку, что дети появляются от слияния папиного сперматозоида и маминой яйцеклетки, отношение ребенка к этому научному факту по принципу ничем не отличается от лженаучного утверждения, что детей приносят аисты
Наши метафоры дети чаще всего воспринимают буквально, и когда мы говорим ребенку: — «Опять двойку принес? Я тебя насквозь вижу», — он верит, что мы способны видеть, что происходило в школе. И вообще, мы недооцениваем ту глубину взаимного непонимания, которое существует между взрослыми и детьми (как, впрочем, и между любыми двумя людьми)
В итоге ребенок живет в мире, полном чудесных мифов, полном магии взрослых, но сам не обладает магией и оказывается в этом мире беспомощной игрушкой (Практически каждый ребенок пытается восполнить этот пробел и самостоятельно освоить магию. Думаю, что каждый из нас может вспомнить попытки создать волшебную палочку или другое волшебное средство.).

Простые сообщества не были бы (и не всегда являются) такими идиллистическими, если бы в пару к мифологии у них не было магии. Проводя обратную параллель, я бы утверждал, что если бы соотношение между магией и мифологией в их мире было бы таким, как во внутреннем мире индивидуализированного человека, это были бы невротические сообщества, погруженные в депрессию или раздираемые внутренними конфликтами. Думаю, что в этнографических материалах можно найти подтверждение этой интуиции. И наоборот, находясь в мире, полном магии и мифологии, ребенок вынужден либо подавлять свое воображение, либо сохранять его вместе с более или менее глубокими неврозами, либо овладевать собственной магией. Я знаю много случаев, когда дети (и взрослые) преодолевали какие-то из детских жизненных трудностей совершенно первобытным способом — приобретая двойника, аналогичного «животному силы» (Однажды, на одной из групп ко мне подошел пожилой мордвин, педагог, академик педнаук. Он рассказал, что в один из кризисных периодов его жизни, в нем «поселился» его старший брат, умерший в раннем детстве. Он словно оживает в трудные минуты и говорит по мордовски (они тогда не знали русского языка): — «Ну что, брат, споем?». Эти слова придают ему силы решить ситуацию. Наш герой много размышлял и о своем психическом здоровье, и о возможной природе этого явления, но внутреннее решение было однозначным: он принимал эту магию, ценил ее и считал источником своих успехов. Характерны фразы: — «Я двужильный… вдвоем мы со всем справлялись… словно прилив новых сил… и сразу такая ясность наступает…»), обзаводясь, «волшебными помощниками» и т.п. (Когда-то я даже разработал для детей специальный магический комплекс. Ребенок совершал путешествие в Нижний мир и там обзаводился «животным силы», потом знакомился с Хозяином снов, с Хозяином страха, с Хозяином болезней и т.д. Мои дети, Лиза и Гриша, имели животных силы, которые давали им житейские советы (как оказалось, довольно разумные), в нужные моменты открывали им дополнительные физические ресурсы и даже подсказывали на уроках. Они и многие другие дети получали внутреннего советчика и внутренний источник разных ресурсов.).

И я бы связал вопрос об образовании со своего рода магией, которая должна появиться во внутреннем мире.

Во-первых, нужно разобраться с тем, что во мне чужое. «Чужое» — не значит «плохое». Нас окружает иное, от которого мы не можем полностью отгородиться. Часто оно несет с собой ценные и важные вещи, но даже в этом случае нужно быть осторожным. Всегда есть опасность, что даже добродетельное иное захватит и растворит меня в себе. И тогда я исчезну. Папа и мама должны иметь право входить ко мне, иначе я никем не стану, но это мой мир, и они у меня в гостях. И это нужно обеспечить. Мы все прошли в свое время через обаяние Георгия Петровича и заразились его интонациями, жестами и может быть менее заметными, но более важными вещами. Как этап, это нормально. Родители, культурные герои, Учителя (с большой буквы) оставляют в нас свой след. В каком-то смысле они живут в нас. Но рано или поздно чужое должно стать своим, ассимилироваться, а то, что не освоено, должно быть отчуждено, извергнуто [15]. Шаманы владеют искусством становиться одержимыми. Это искусство позволяет на время полностью отдаться иному, перестать быть собой, но оно же позволяет потом освободиться от очарования оставив от такого превращения только след, ради которого и предпринималась магическая процедура. Осваивая психотехники, я был одержим многими тренерами, обучая психотехникам, наблюдал, как кто-то был одержим мной. И нужна особая магия–1, аналогичная (с целым рядом оговорок) снятию порчи, шаманскому или христианскому экзорцизму, обрядам очищения, практике использования оберегов и т.п. Это защитная сторона магии-1. Другая ее сторона магия призывания и одержимости (Надеюсь, что никто не понимает меня слишком буквально, и боюсь, что меня поймут слишком метафорически. Я не призываю воспитывать ребенка в какой-либо из версий язычества, сочувствую тем. Кто верит в порчу и сглаз и отношусь крайне скептически к буквальному подражанию шаманам или тупому следованию по пути Кастанеды. Но когда я говорю об оберегах, я имею в виду, что функционально это именно обереги, что одним из источников современной магии внутреннего мира является изучение известных магических практик. Кстати, психотерапия давно идет этим путем, и даже НЛП целый ряд своих техник построило на основе магических приемов (например, круг техник, связанных с линией времени в версии Делазье). Точно так же, в НЛП с учебными и ли исследовательскими целями используются аналоги одержимости другим. Я широко использовал одержимость тренером на определенной стадии освоения его манеры работы. И кто из нас какое-то время не был одержим Г.П.?)
Во-вторых, нужна магия–2, магия, направленная на обеспечение внутренней целостности. В синхронии эта магия в чем-то аналогична коллективным экстатическим обрядам. В нашем случае речь идет о внутренней «коллективности». Сейчас много говорят о полионтологичности, имея в виду, что разные группы или разные люди по разному видят мир. На мой взгляд дело куда серьезней. Я бы утверждал, что каждый человек полионтологичен и полилогичен. Наше сознание, как может, сглаживает тот факт, что мы гетерогенны, гетерохронны и гетерархированы, но (неважно, осознаем мы это или нет) мы спорим с собой, иногда стыдимся своих поступков, удивляем себя. Этим не принято гордиться, но по-моему осознавать этот факт и использовать свою множественность очень удобно. Правда для этого важно собрать подходящий внутренний коллектив, установить и поддерживать в нем правильные отношения между собой, собой, собой и собой. В диахронии эта магия связывает воедино нашу личную историю, организуя в целое наше прошлое, нашу актуальную ситуацию и наше будущее. Эта сторона магии-2 постоянно реорганизует наши воспоминания, наши мечты, наши восприятия и осознания ситуаций, сохраняя их целостность. Соответствующие внешние магические практики менее известны, но они есть (одна из них стала основой для группы техник, введенных в НЛП Джудит Делазье (Магическая процедура, которую описывала в одном из тренингов Джудит Делазье, направлена на выявление причин бедствий конкретного человека или всего племени. Она состоит в том, что на земле камешками выкладывается гигантский контур крокодила (тотемное животное племени) и шаман поет, а все племя повторяет каждый эпизод мифологической истории племени. При этом все эпизоды отмечаются цветными камешками, палочками, перышками, постепенно заполняя тело крокодила от хвоста и далее. В какой-то момент происходит переход к «реальной» истории (биографии). И в теле крокодила так же помечаются реальные факты жизни племени (переселение или война с соседями, извержение вулкана или особенно удачная охота…) или человека (рождение, инициация, первый убитый кабан, военный подвиг, женитьба…). Дойдя до настоящего времени, племя не останавливается, продолжая в своем воображении историю или биографию вплоть до мифического конца света или до переселения нашего героя в «поля счастливой охоты». Потом, под руководством шамана, все вместе (для племени) или сам герой ходят по заполненному событиями телу крокодила, чтобы поймать момент, событие истории (биографии), которое как-то причастно к племенному или личному бедствию. Найдя соответствующую группу камешков и т.п. . обращаются к ним и получают ответ о причинах (нарушение табу, колдовство внутри или извне племени и т.п.). Далее следуют магические процедуры, решающие ситуацию. Это лишь одна из возможных задач, которые можно решать на крокодиле.)
В–третьих, магия внутреннего полета, магия–3, иногда выводящая к тому, что Асаджиоли называет Высшим бессознательным. В наиболее прозаическом виде это магия любого выхода в мир иной. Когда мы идентифицируемся с другим человеком (в простейшем случае – чувствуем боль, кода другой упал), когда мы просто отстраняемся от себя и видим себя со стороны, когда мы «входим в положение» другого. В НЛП специально отрабатываются техники присоединения, техники «смены позиций восприятия». Это магия превращений, позволяющая взлететь сизым соколом или мышкой полевой проникнуть в глубь земли. Это магия, позволяющая понимать язык птиц, зверей и рыб. Но это и магия проницательности, позволяющая видеть удаленное или скрытое («катись, катись яблочку по блюдечку»), магия перемещений, магия ковра-самолета и сапог-скороходов, магия шаманского полета и волшебных помощников. В НЛП эта магия находит свое отражение в идее ресурса и в «якорении» ресурсных состояний. Техники «якорения» особенно близки к их магическим аналогам или прототипам, когда привлекаются т.н. «внешние якоря», которые часто напоминают магические предметы, мобилизующие те или иные магические силы.

И я бы сказал, что это и есть современное образование. У кого есть эта магия, тот и математику с физикой выучит, и менеджменту обучится, а то и методологии.

Где-то там, внутри этих магий, встанет важнейший вопрос о символическом, который в одном из «Кентавров» поднимал Олег Игоревич Генисарецкий, и все другие вопросы, которые он поднял и которые я считаю невероятно важными, если я правильно его понял.

И решительно не встанет вопрос о конфигурировании или о других штучках, как-то состыковывающих разные онтологии снаружи или внутри. Здесь я бы перенес вовнутрь, «актуальную организацию деятельности» Сергея Валентиновича Попова, как мобилизацию и соорганизацию внутренних, самодеятельных ресурсов под конкретную задачу или ситуацию. Может быть какие-то из технологий «внешней» актуальной организации можно будет перенести вовнутрь, сделав их элементами магии внутреннего мира [16] (Подобные переносы уже применялись в психотерапевтических подходах, предполагающих внутреннюю множественность личности. Например, в НЛП существует техника договора между частями, переносящая «во-внутрь» внешнюю форму договорных отношений).

По началу стройность и простоту этой картины нарушал вопрос об отношениях с внешним миром, с другими людьми. Мне не хотелось, но казалось необходимым как-то обеспечить его. Но, думаю, «умерла, так умерла». Если уж я свернул весь мир вовнутрь, в нем и живи.

Кстати, самая ранняя, простая и симпатичная мне версия шаманской схемы мира не трех–, а двухчленная. Она нравится мне тем, что в каком-то смысле безразлична к добру или злу. Есть наш мир и есть мир иной, который, как и наш мир, не добрый и не злой. И всякие духи, они как люди: могут сожрать, а могут одарить. И каждый раз надо еще разбираться, что ломится оттуда в твой мир или что ты сам оттуда тащишь, ведь мир-то иной.

И это вариант решения вопроса о внешнем мире. Он весь целиком находится за пределами моего внутреннего мира. И он (как и у шаманов) все время вступает с нашим миром в контакт, пытается войти на мою территорию. Здесь надо Магию–2 применять, чтобы решать пограничные вопросы и с чужим в себе разбираться. Но и я сам вылетаю в тот мир. И это пилотаж магии–3. А что прежде всего делает каждый приличный шаман, оказавшись в мире ином? Он его изучает и картографирует [17] (Одна из подобных карт приведена в статье В.А. Аврорина и И.Н. Козьминского «Представления орочей о вселенной, о переселении душ и путешествиях шаманов, изображенные на «карте»)! И может путешествовать в нем, не забывая, однако, что мир-то иной. Ладно, что он сам полионтологичен, но там могут совсем другие, совсем необычные онтологии быть. Там чудеса, там леший бродит. Так-то. И ребенок изначально примерно так и относится ко всему, что его окружает. Может быть поначалу он недостаточно осторожен, но первые удары учат его осторожности, может быть он недостаточно силен, но если ему повезло, в том ином мире есть иное, которое относится к нему с любовью и старается его поддержать и защитить. Правда, как и боги, папа и мама не всегда уместны в своей поддержке. То они запаздывают с помощью, то слишком торопятся.

В тех простых сообществах, которые пользовались шаманской схемой, считалось, что за границей находится очень иной мир. И мы сейчас понимаем, что другой человек тоже очень иной. Но мы то знаем еще, что он тоже человек, что он сидит в таком же, только другом яйце и перед ним те же вопросы. Вот и Яков Владимирович Пропп писал, что по принципу мир живых воспринимается из мира мертвых так же, как мир мертвых из мира живых [18]. Для меня это означает, что если бы в мире ином была мифология, то она могла бы быть очень похожей на нашу. Ну вроде того, как США для нас были империей зла, а мы для них.

Но в любой мифологии есть фигура медиатора (см. например [19]). Это посредник, путешествующий между мирами и помогающий людям преодолевать границу. И я как-то задался вопросом, какой может быть мифология медиатора? Ответа пока нет, но по всем мифам (естественно мифам из мира живых) медиатор — этакий веселый циник, по характеру чем-то похожий на Георгия Петровича (но не такой умный) и со странностями. Думаю, что он кажется странным и необычным не просто так. Часто говорят, что он принадлежит обоим мирам, но я думаю, что он ни одному не принадлежит. Он странный, потому что странник. Он странствует по странам, которые еще не нанесены на карту. И он так привык к этому, что когда возвращается к нам, то кажется странным и здесь (вот и Афанасий Никитин, вернувшись из Индии, и Марко Поло, вернувшись из Китая, показались настолько странными, что их даже в тюрьму посадили). И к внутреннему миру медиатор относится с тем же интересом, с той же осторожностью, с той же отстраненностью. Или, скорее, он — сталкер из одноименного фильма Тарковского (просьба не смешивать со сталкингом Кастанеды). Он обоим мирам чужой и потому в обоих кажется странноватым. В кортеже внутренних обитателей полезно иметь такого, а в комплекте онтологий — какую-то особую онтологию медиатора или сталкера. Я думаю, что в ней должно как-то присутствовать следующее:

Идея границы, причем в двух поворотах: как КПП, который регулирует переходы, и здесь важно уважение к чужой территории, к чужим правилам, к чужой собственности; и как к последнему пределу, за которым незнаемое, к которому так и надо относиться, которое надо понимать, картографировать и действовать осторожно.
Точно так, как он относится к заведомо чужому для миру, он должен относиться и к вроде бы знакомым мирам, в т.ч. — к нашему. Он и во внутреннем мире должен быть аккуратным, осторожным и заинтересованным исследователем, должен понимать, что даже если и бывал здесь или в похожем месте, что-то может изммениться, что-то может быть не так, и если залихватски войти в него как в знакомый мир, можно дров наломать.
И вовне, и внутри он действует принимающе. Это не командир, с мощной армией покоряющий чужие земли. Он один. За ним нет никакой силы кроме его личных качеств. Он ведет себя как гость, как путешественник, как этнограф, как Миклухо-Маклай, какой-то. Он должен уметь превращаться в другое. Должен уметь включенно войти в мир иной, на время стать его частью. Картография хороша, но чтобы понять жить папуаса, надо этой жизнью пожить. И эти мимикрия, превращения, переодевания (в том числе, примерка чужих мифов или онтологий) — момент онтологии медиатора (Мой заочный учитель в психотерапии — Милтон Эриксон [20]. Особенностью и принципом его работы была готовность и способность принять мир клиента, каким бы он ни был. Один из наиболее ярких примеров такого рода связан с пациентом психиатрической клиники, который считал, что может в любой момент улететь в космическое пространство. Все врачи безуспешно убеждали беднягу, что это невозможно, что это противоречит законам физики и т.д. На первой встрече с нашим героем Эриксон сказал, что считает его поведение крайне легкомысленным: — Вы знаете, что можете в любой момент оказаться в космосе, и должны понимать, что пока с мыса Канаверал за вами отправят спасательный корабль, пройдет две-три недели. Как вы продержитесь столько времени без еды и питья? — Пациент до этого времени боялся открытых окон, дверей, а вывести его на открытый воздух служителям удавалось только в смирительной рубашке. Теперь он стал свободно ходить по территории клиники, но с ним всегда были рюкзак с едой и канистра с водой. Через какое-то время он сам пришел к Эриксону: — Доктор, вы говорили о двух–трех неделях, но я узнал, что человек может прожить без пищи месяц, а без воды несколько дней. Может быть мне достаточно пары бутербродов и фляжки? — Я не специалист и не могу вам дать таких рекомендаций. Это ваша жизнь, и если вы готовы рискнуть, делайте это под свою ответственность, — ответил Эриксон. Прошло еще немного времени и пациент набросился на Эриксона с упреками: — Как вы могли так долго поддерживать меня в этом глупом заблуждении? Со стороны Эриксона это была не вполне игра. Он умел на время «по настоящему» поверить в мир клиента. Я считаю, что этот принцип определяет сам эриксоновский подход. И для себя я сформулировал его как искусство не верить ни во что, но быть способным искренне принять на веру что угодно (на время, для игры, но искренне!). Думаю, что роль медиатора является в психотерапии определяющей.)

Как же ребенок может освоить эту магию, которой сегодня не каждый взрослый владеет? Сам этот вопрос уже ставит нас на рельсы педагогики. Правильный поворот этого вопроса звучал бы так: — Как я могу освоить эту магию? И если бы мы имели на него ответ, то вопрос о ребенке не возник бы в отношении к нашим детям и в отношении к тем детям, которые уже способны сами поставить этот вопрос в верной форме.

В правильной, личной постановке, каждый из вас может обнаружить, что в какой-то мере всем этим уже владеет, как бы мы не называли эти способности. И каждый из вас может дать свой ответ о том, как становиться все более совершенным магом. Ответы получатся разными, но почему бы в разных мирах не быть разным магиям? Тем более, что есть одна древняя и общедоступная магия.

Я только годам к тридцати понял, что любовь включает в себя признание инаковости другого ценностью. Любят не за что-то, а несмотря на что-то. Любят, принимая и начиная ценить в другом даже то, что казалось когда-то неприемлемым в людях. И в той мере, в какой мы стремимся кого-то переделать «в лучшую сторону», мы отступаем от любви. И в той мере, в какой мы отступаем от себя, для другого, мы отступаем от любви.

Потом, занимаясь психотерапией или даже рекламой (сейчас это мое основное занятие), я понял, что целый ряд занятий становятся осмысленными только если они основаны на чем-то, что я назвал «технической любовью». Многие спорят об этичности рекламы. У меня нет такого вопроса, потому что прежде, чем начать работать над рекламным проектом, я реконструирую аудиторию и проникаюсь к ней технической любовью. Это означает, что как бы ни был далек от меня, как бы ни был чужд мне другой человек, я начинаю относиться к нему с тем жадным и принимающим интересом, с каким отношусь к своим детям, к своей жене. И я становлюсь на его место, чтобы понять, в каком мире он живет, в каком мире то, что кажется другим чудовищным, необходимо или даже ценно. И ищу какое осмысленное место в этом мире может занять то или иное имя, та или иная вещь. И я уверен, что реклама, построенная таким образом никогда не отяготит мою совесть. Многие с тревогой относятся к психотерапии, но когда я строю ее на основе такой технической любви, я столь же спокоен и уверен в этичности своей работы.

Думаю, что основа любого выхода за пределы внутреннего мира и основа любого действия, направленного вовнутрь себя — такая любовь. Просто жить в окружении врагов, просто бороться с внутренними врагами. Просто… но бесперспективно. Это особенно ясно в отношении к внутренней борьбе. Ведь побеждая себя, я оказываюсь побежденным собой. Мне пока не встретился ни один человеческий недостаток, который в определенных обстоятельствах не становится достоинством. Важно лишь принять его и найти ему разумное место в себе. Большей частью такое отношение оказывается выигрышным и в отношении к внешнему миру. Практически всегда удается «обратить вред в пользу» и этот момент давно зафиксирован и в восточных практиках и в такой технократической системе, как ТРИЗ (т.н. «теория решения изобретательских задач»). И если говорить о переработке архаических или современных магических практик, в магию внутреннего мира то именно любовь, подлинная или техническая, является основой для новой магии внутреннего мира, обеспечивая понимание и всю возможную экологичность действия, направленного вовне или вовнутрь (В этом месте публика должна прослезиться).

Может сложиться впечатление, что в таком разумном и даже рассудочном издании, как «Кентавр», я мистику развожу. Это правильное впечатление, но лишь в том смысле, в каком любая философия, любая наука и вообще все ценное в нашей жизни содержит мистику. Разве не мистика — усмотрение вихрей Декартом? И следование снам, обычное в шаманской магии, которое практиковали Кекуле, Менделеев и Туполев и многие другие. Думаю, что демистификация жизни приводит к одному — мы лишь случайно овладеваем обрывками научной, философской, инженерной «магии», и часто ведем себя как пресловутый ученик чародея, создавая монстров, пугаясь их, и в попытках справиться с одними монстрами, в панике создаем себе новых.

Может сложиться другое впечатление, что я подменяю образование психотерапией. Оно тоже правильное, но лишь отчасти. Я уверен, что психотерапия — один из важных источников выхода к образованию внутреннего мира. Но там еще много работы. И с символами надо разбираться и с актуальной самоорганизацией и со многим еще не знаю чем. Я давно практикую НЛП и Эриксоновский подход, хорошо знаком с другими направлениями и использую из них то, что мне нравится, и скажу, что там еще поле непаханное, особенно при попытках переноса в образовательный контекст (Последние десятилетия развития психотерапии достаточно широко демонстрируют, как она ассимилирует идеи из других областей. Так, одной из основ НЛП является теория порождающих грамматик Хомского [21]).

НЛП — не вполне удачный, но интересный пример своеобразной «методологизации» психотерапии. Но Бэндлер и Гриндер не знали нашей отечественной методологии, которая, я думаю, может дать всему этому безобразию толчок невиданной силы (А может быть уже и дала. В движении всегда жил интерес к психотехникам, а в конце девяностых я заметил некоторое оживление и расширение этого интереса. Вот бы было интересно).

И может сложиться впечатление, что я призываю всех переместить свою познавательную и действенную активность во внутренний мир. Странник, медиатор, сталкер — одна из важнейших внутренних ролей современного европейского человека, как и Европейского мира в целом. И мы слишком любопытны, чтобы потратить жизнь на копание в себе. Медиатор обращен в оба мира. Он уходит и возвращается. И я считаю одинаково ценными обе интенции. Наоборот, я встречал слишком много людей, которые все свои силы тратили на самосовершенствование, рассматривая его, как предварительное условие той или иной работы. Это очень грустное зрелище, которое тоже связано с педагогикой, поскольку здесь самосовершенствование отодвигает жизнь и самоактуализацию на потом, а это одна из базовых педагогических заморочек.

ОСНОВНЫЕ НАПРАВЛЕНИЯ РАЗВИТИЯ ОБРАЗОВАНИЯ

Из предыдущего текста должно быть ясно, что я не знаю, как имея в виду все вышесказанное, развивать систему «образования». Она не имеет к образованию никакого отношения и я не вижу ни необходимости, ни возможности пытаться это отношение устанавливать. Развивать педагогику или основанную на ней систему, все равно, что делать покойнику предпохоронный макияж.

Разрушать же ее я считаю бесчеловечным по отношению к несчастным учителям и другим деятелям этой сферы, которых так или иначе нужно социально обеспечивать. Я бы оставил ее в покое, тем более, что все больше людей (в т.ч. — детей) «все меньше понимают, как относиться к учителю и зачем он вообще нужен» (См. в «Кентавре’27», тревожную статью Н. Громыко «Интернет, постмодернизм и современное образование». Автора волнует, что его ценности мышления и проектного действия пока не стали общечеловеческими, что наши дети непохожи на нас, что они верят в собственные силы и в то, что способны обойтись без педагогов. Эта тревога напоминает мне о еще одном виде любви, в которой любят не ребенка, а детей, не женщину, а человечество. В отношении к детям этот вид любви я называю «педагогической любовью», которая во всех отношениях противоположна обычной человеческой любви. Она признает в других только то, что педагог (это может быть педагог–любитель) считает правильным, а все остальное подвергает благотворному уничтожению и замене, встречая совершенно естественную неблагодарность). Может показаться, что я считаю ее вредной, но это не так. Это хорошее испытание на жизненном пути, это один из ценных контактов с очень распространенным миром иным.

Немного жаль наблюдать, как умные люди тратят время и силы на попытки вдохнуть смысл в этот разлагающийся труп, но это их дело. Кто я такой, чтобы их учить и переучивать?

При громадном уважении к Учителям с Большой Буквы, которые прошли через мою жизнь, я понимаю, что они тоже не вписываются в мою схему. И еще до появления этой схемы я понял, что ни роль Ученика, ни роль Учителя в классическом виде мне не подходят. Думаю, что они становятся сегодня все менее осмысленными.

Столь же бессмысленным я считаю переносить центр тяжести на семейное воспитание, если понимать под этим какое-то специальное массовое усилие по оснащению родителей передовыми техниками воспитания. Конечно, родители являются потенциально самыми важными фигурами в мире ином. Но их ценность определяется не тем, что они делают со своими детьми, а тем какие они. Это первые, кто входит во внутренний мир ребенка, первые, кто выступает защитником и поддержкой его шагов вовне. И здесь есть общее, простое правило, которое декларирует и проводит в жизнь Бруно Беттельгейм [20]: — Читать поменьше книжек о воспитании детей и поменьше приспосабливать их к своему пониманию жизни, а просто любить своего ребенка и по настоящему интересоваться им (Бруно Беттельгейм — известный психотерапевт, который много лет проработал с детьми, которые стали жертвами насилия (в т.ч. — сексуального) со стороны взрослых (в т.ч. — родителей) в [22] он почти без комментариев приводит транскрипты своих групп для родителей.).

Думаю, что любые массовидные «учебные» действия в рамках моей мифологии образования теряют смысл.

Могут быть осмысленными действия в духе идеологии образовательной среды. Создание полей, пастбищ, на которых самообразовываются самодеятельные люди, вполне осмысленно. Но именно в контексте этой идеологии многочисленные группы по разному стенают по поводу наполненности инфраструктур, на которых возникает такая среда. Одни говорят, что в ней засилье секса и насилия, другие сетуют по поводу американизации, третьи рассматривают ее как поле консциентальных войн и других, разрушающих слабое сознание ребенка (и даже взрослого) явлений, четвертые говорят о том, что в ее эпистемическая организация не соответствует задачам разворачивания мышления и проектного действия т.д.

Я бы принял за аксиому, что любая попытка «правильно» наполнить образовательную среду с точки зрения содержания, эпистемических или других форм его представления в инфраструктурах, любая попытка подчинить ее единому принципу, единой системе, является в своей основе педагогической и нерелевантна задачам образования, как я его понимаю. Впрочем, такие попытки сегодня могут быть реализованы лишь локально, за счет создания изолированной или огораживания части мировой инфраструктуры. А каждая частная точка зрения на правильное наполнение образовательной среды, будучи реализованной, сделает ее богаче.

Лично я не боюсь ни за себя, ни за жену, ни за своих детей. Что бы мы ни встретили в Интернете или в СМИ, мы прорвемся и вынесем в клюве что-то ценное или хотя бы полезное. Другие люди меня меньше волнуют, но и за них я спокоен. Чем более разумным считает себя некий мир, тем больше вокруг него безумия (с его точки зрения). Но если быть поскромней и полюбопытней, окружение становится более интересным и выглядит куда разумней.

Кроме информационных и коммуникативных инфраструктур, важным полем образования служат работы. Здесь действует тот же принцип: я считаю вредными для образования и, к счастью, нереалистичными любые попытки тотальной организации всего поля работ по единой системе и на общих основаниях. Но любая конкретная работа имеет ту или иную образовательную ценность. Туда придут ребята, которые в работе будут доучиваться и становиться все опытней и искусней. Конечно мы и обсуждать будем многое и что-то я им буду показывать, чему-то учить, книжки посоветую хорошие. Здесь важно только, чтобы не работы для образования, а образование для работ. Иначе это не жизнь, а фикция с педагогической подоплекой. И если для работы выгодней направить их на учебу, потратить лишние час-два в день на беседы, то тратишь, а если от этого работа страдает проще этих двоих выгнать и взять других, подходящих. Тогда это настоящая работа, а значит — настоящее поле для образования.

Самое смешное, что сегодня это уже происходит, причем на постсоветском пространстве — особенно бурно. Это у них там пока человек университет не закончил, он «ноль». А у нас сегодня сплошь и рядом молодые ребята без дипломов работают лучше многих профессионалов. Многие жалуются, на недостаток образования, пытаются как-то его дополучить, и похоже, что оно действительно им нужно, но не то, которое дают вузы.

А вокруг (в том числе — в вузах) есть масса людей, которых эти ребята могли бы употребить в целях самообразования. Причем сегодня представляет ценность не учебный предмет как таковой, а человек, обладающий уникальным опытом или знаниями, несущий уникальную идею или подход. Этот массив тоже может стать полем образования, но с ним трудней всего, поскольку он должен найти свою инфраструктуру, чтобы можно было двигаться по нему как по полю. Любая работа имеет для кого-то, на каком-то этапе, какую-то образовательную ценность. Как потеряет, можно двигаться дальше. А любая учеба всегда сомнительна с точки зрения образования. Большая часть известного мне учебного предложения, вредна или бесполезна.

В любом случае образование будет складываться из множества актов самообразования, в которых особую роль станет играть и уже играет презентация себя. Когда речь идет о личном контакте, этот вопрос решается одновременно и просто и сложно — за счет магии. Магия-1, осуществляющая пограничные функции, позволяет, в частности, раскрываться, чтобы быть понятым, и магия-3, связанная с путешествиями вовне, позволяет «понимать язык птиц и зверей» и «входить в чужую шкуру».

Сложности возникают при дистантных формах презентации и при презентации чего-то сложного, с многими рефлексивными этажами, с сложным мыслительным инструментарием. Это я вспомнил, как входил в методолого-игротехническое сообщество. Действительно сложно было. Я лет пять ничего не понимал, так что на играх то и дело отключался, как утюг при перегреве. Внешне все это выглядело так, будто я сплю. В связи с этой бедой Петр Щедровицкий сочинил про меня анекдот. У него кто-то спросил, кто это на все игры ездит и спит на них, а он на ходу придумал, что у этого человека редкая болезнь, так что он (т.е. я) может спать только когда вокруг разговаривают. И случайно попав на игру, он обнаружил, что отныне его проблема решена. Он за одну игру высыпается на месяц вперед.

Шутки-шутками, но как я мог 16-й по 69 игру понимать все очень фрагментарно, испытывать дикий дискомфорт и продолжать попытки? А я ведь всю свою жизнь изменил уже с первых игр. Кучу книжек перечитал, фактически оставил работу, ничем другим не занимался. И так пять лет, до 69 игры, перед которой начал «врубаться». Что с самого начала и в ходе этих попыток демонстрировало мне осмысленность движения и моего участия в нем? Не игры, не публикации, которые давали мне лишь разрозненные крупицы смысла. Смысл целого для меня задавал Георгий Петрович Щедровицкий. Не мог такой человек заниматься бессмысленными вещами.

Позже, сходную роль в моем вхождении в психотерапию сыграла фигура Милтона Эриксона, но здесь было важное отличие. Георгий Петрович очаровал меня очно и прямо. А Милтон Эриксон умер за 7 лет до того, как я впервые о нем услышал. Он был дан мне в виде нескольких прямых учеников, нескольких более отдаленных последователей и текстов, большую часть которых составляли транскрипты его работы и байки о нем. Но я точно знаю, что как-то мне удалось на этой основе реконструировать довольно живой образ Милтона Эриксона (в частности, оказалось, что я по русским переводам транскриптов до невозможного точно угадал интонационный рисунок его речи)

Я веду к тому, что одно из важных для развития образования направлений связано с поддержкой презентации себя другим и себе другого. Что в центре презентации чего-то сложного возможно должен стоять живой или реконструируемый человек, но не следует исключать другие возможности.

Еще одно важное для внутреннего образования направление связано с развитием существующих и созданием новых инфраструктур, на которых могут жить или в которых могут быть представлены слои или фрагменты образовательной среды (поля информации, работ и «учеб»). Я не очень верю в перспективность сетевого университета, «нарисованного» даже на мировой системе высшего образования, прежде всего потому, что высшая школа, хоть и содержит много таких учебных ресурсов, но слишком поражена педагогикой. Думаю, что единицами, живущими в сети этого поля будут отдельные люди, рабочие группы или движения, а на роль инфраструктуры больше подходит «постмодернистский», гибкий и всеядный интернет, чем все более загнивающие, конкурирующие за студентов, отягощенные администрацией и зависимые от правительств вузы.

Хотел бы написать, что важнее всего работа над магией и мифологией внутреннего мира. Но понимаю, что это верно для меня. Для большинства это красивая метафора. Ведь ясно, что эта статья — один из важных мифов моей личной мифологии. Я вынес этот миф из своих путешествий и иногда пою его в узком кругу соплеменников. Должен поблагодарить «Кентавр» за особую аудиторию, ради которой эта песнь была впервые исполнена публично и в таком полном виде (Естественно, что те несколько коллег и друзей, с которыми мы часто обсуждали этот круг вопросов, в разное время знакомились с какими-то фрагментами моей мифологии образования и даже внесли в нее много ценных вкладов, но в полном виде я эту сказку и сам узнал только когда написал, а потом причитал эту статью.)

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Мирча Элиаде Шаманизм: архаические техники экстаза К.: «София», 1998
Жирар Рене Насилие и священное М.: «Новое литературное обозрение», 2000
Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при Старом порядке, Екатеринбург, изд. Уральского ун-та, 1999
Курт Левин Разрешение социальных конфликтов, «Речь», Санкт-Петербург, 2000
Асаджиоли Психосинтез
Петров Эпоха крестовых походов (литография курса лекций)
Ф. Паульсен Исторический очерк развития образования в Германии. М. 1908
Ф. Паульсен Германские университеты
Отто Вильман Дидактика, как теория образования в ее отношениях к истории и социологии образования тт.1-2, М., 1907–08 гг.
П. Монро История педагогики, части 1–2, М., 1911
Научная деятельность: структура и институты / Сб. переводов, М., «Прогресс», 1980, с. 257
Фуко Мишель Надзирать и наказывать Рождение тюрьмы М. 1999
Мид М. Культура и мир детства. М.: Наука, 1988
Юнг К.Г. Собрание сочинений. Конфликты детской души / Пер. с нем.— М.: Канон, 1994.
Фридерик С. Перлз Внутри и вне помойного ведра Фридерик С. Перлз, Пауль Гудмен, Ральф Хефферлин Практикум по гештальттерапии СПб 1995
Бэндлер Р., Гриндер Дж. Рефреминг
Сборник музея антропологии и этнографии.Т.11. М.-Л., 1949
В.Я. Пропп Исторические корни волшебной сказки Ленинград, изд. ЛГУ,1986
Клод Леви Стросс Структурная антропология М., 1983
М. Эриксон Мой голос останется с вами
Бэндлер Р., Гриндер Дж. Структура магии, тт. 1–2
Беттельгейм Бруно Любим ли я… (Диалог с матерью) — СПб.: «Ювента», 1998

Рубрика: Избранное, Статьи